Live Fast Die YoungМы сидели по каморкам, попивали чаек,
Бурно спорили о том, когда ж всех нас заберут?
И всё своё в душе лелеял: кто гранату, кто шиш,
Кто бутылочку портвейна, кто рязанский гашиш...
© ПилотМы вдохнули по две порции приятно-травянистого дыма.
Мы — это Аврора, Нежный и я. Надя не соблазняется (хотя мы и не соблазняем), недоверчиво смотрит и наблюдает за нами. Ей интересно. Мы заводим с Авророй спор, будет что или нет с первого раза. Аврора утверждает, что нет. Я говорю, что да. У меня, как обычно, подскакивает баланс желтого: всё вокруг становится будто залитым электрическим светом от плохой лампочки. Это нормально. В голове образуется тяжелый неровный шар. Если склонять башку вправо-влево, он начинает вязко перекатываться, это я знаю. Не перекатываю его. Мы всё ещё способны конструктивно вести диалог, окружающие нас понимают. Мир вязко-резкий. Я влит в него, я часть его, я перемещаюсь в нём, но другие уровни мне не доступны. Я досадливо морщусь и смотрю в окно. Окно смотрит в меня тёмным небом и отблесками кухни.
В соседней комнате веселятся Паша, Таня, Мася и Настя. Мася и Настя играют в приставку — анимешные герои остервенело дубасят друг друга мечами, кинжалами, хвостами, косами и прочими предметами.
Кажется, должен подойти Пес. Кажется, с утра придет Кирилл. Совершенно точно скоро приедет Фай. Нежный сидит в отглаженной рубашке, свитере в ромбик и весь такой омерзительно не вписывающийся. Я интересуюсь, куда он приперся: на вписку или на приём к английской королеве? Нежный смущённо объясняет, что утром ему надо ехать на юбилей к бабушке. Я фыркаю. Стараюсь красочно ему живописать, во что превратятся его рубашка и свитер во время ночной вписки и как будут пахнуть. Нежный грустно соглашается.
Мы идём раздевать Пашу, отжимаем у него запасную футболку (хорошо, Паша, что она у тебя есть), и Нежный органично вплетается в окружающую реальность. Теперь всё в порядке.
некоторые хроникиЯ сижу на кухне, Нежный сидит на полу. Мир вокруг раскрывается чудесными деталями. Никаких галлюцинаций, просто мелкие открытия. Мне не хочется открытий, мне хочется в туннель.
Ребята шутят. Мне смешно. Не знаю, действительно ли это смешно, но это и не важно. Важно внутреннее состояние, а оно наполняется лёгкостью и смехом. Кроме головы. В голове всё ещё шар. Он всегда там, давящий и шершавый, оставляющий следы изнутри.
Приезжает Фай, суматошно ищут ей тапки — в коридоре движение.
— У тебя есть тапки тридцать шестого размера?
— ... грудь шестого размера? Где?
Высовывается Паша, ухвативший лишь кусок фразы. Мы с Нежным смеёмся.
Но это всё не то. Нежный сообщает, что он медведь. Медведь он!
Я не спорю. Медведи хорошие. Нежный, к тому же, тракторист (одно из образований), что придаёт особую пикантность всем известной шутке.
Я пытаюсь включить музыку, на что получаю возведённые к небу глаза Фай, потому что ей не хочется мрачняка, ей хочется нажраться. Она пьёт в одно рыло бутылку слабоалкогольного фруктового вина. Я пожимаю плечами. Предлагаю Моби. Меня посылают нахуй, но музыку я, разумеется, всё равно включаю и деру по обыкновению глотку. Нежному нравится. Он внимательно слушает, уткнувшись лбом в предплечья, локти на коленках. Парень явно поймал волну.
Под конец песни врываются на кухню Паша и Аврора, не дают слушать, и Нежного выносит: он орёт на них, чтобы не мешали слушать, на что те начинают суетиться и перебивают волну ещё больше. Я уверен, что Нежный злится. Мне кажется, что Нежный сейчас кому-то въебёт. Паша делает большие глаза, соображает:
— Не трогайте его! Он медведь!
Я смеюсь до колик. Ребята не словили реальность. Фай смотрит на меня широко открытыми глазами и говорит мне, что меня сильно взяло. Я не отрицаю. Я смотрю в глаза Фай, вижу линзы-расширители и пару секунд соображаю: вселенная расширяется. Глаза — зеркало души. А душа —часть космоса, и она бесконечна. Значит, линзы должны расширять. Всё правильно. Мне не хватает знаний по физике, чтобы понять механизм расширения вселенной и глаз. Линзы — инструмент расширения. А какая линза вставлена во вселенную?... И где второй глаз-вселенная? Там же, получается, находятся другие половинки наших душ. Мне становится грустно, потому что все слова великих о том, что есть своя вторая половинка и надо её найти, неверны. Точнее, верны лишь наполовину, потому что вторая половина есть. Но она в другой вселенной. Это печально.
Кажется, Фай успевает сказать мне ещё что-то. Я не слышу. Я думаю о взаимосвязи души и космоса. Мимо проходящие ребята спрашивают, норм ли мне. Я показываю два больших пальца. Мне норм. Я воспринимаю реальность.
Я перебираюсь в зал и наблюдаю за битвой на экране. На экране всё очень быстро, яркими всполохами и неуёмной фантазией создателей.
В соседней комнате переодевается Фай, и в какой-то момент раздаётся громогласное:
— Твою мать! Собака!
Из комнаты вылетает Макс, йорк-терьер, доселе спавший мирно в груде вещей, и недовольно трясет головой. Я сгребаю его к себе и глажу. Он очень приятный на ощупь. Тёплый, складчатый и немного мохнатый. Макса отбирает Нежный: ему тоже нравится гладить йорка. Я пожимаю плечами и иду спать в тёмную комнату.
Через полчаса ко мне приходит Фай, ложится рядом. Ещё через час я просыпаюсь от ощущения тесноты и жары, матерюсь беззлобно, выползаю на кухню. Ребята ещё не ложились. У меня болит голова: мешать пиво и гаш было плохой идеей. Я слушаю немного, но они говорят слишком громко, свет горит слишком ярко, и я понимаю, что мне явно надо ещё поспать. Аврора готовит пиццу-яичницу, предлагает ещё дунуть, но я отказываюсь. Иду обратно в комнату— там темно и хорошо. Понимаю, что спать хочется нестерпимо. Придётся согнать Фай. Я пытаюсь разбудить её, но она что-то невнятно бормочет и зарывается глубже в одеяла. Я срываю с неё одеяла и опускаю их ей на голову. Душу. Она наконец-то просыпается, ругается, но спросонья не готова к битве, встаёт и переходит в зал, на диван. Я вырубаюсь на честно отвоёванной кровати ещё на пять часов.
Голова уже не болит, но немного гудит. Шар укатился. Утром приходит загруженный Кирилл, у которого всё плохо и который подрался с братом, и мы с ним режемся в приставку. Потом с Надей. Потом с Настей. После двенадцати побед подряд мне надоедает, и я ухожу на кухню. Еды, разумеется, нет. Съели всё, что можно было и что нельзя. Не надо было вырубаться на вписке: впрочем, это меньшее из наказаний. Можно сказать, мне повезло. Пашу скучающий Дима изрисовал маркером, к нему присоединились остальные. Мне это не нравится, я пытаюсь сказать что-то, но в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Поэтому мы ждём Нежного с едой и пытаемся развлекаться. Самбука выпита. От пива уже воротит. Вяло играем, переговариваемся, мирно залипаем и перекидываемся остротами и предметами.
Нежный притаскивает шесть упаковок Роллтона и сосиски. Смели минут за десять. Причём только те, кто успел. Законы Джунглей, сучки. В большой семье клювом не щёлкают и прочие успокоения своей мятежной совести.
Мы с Фай уезжаем до платформы на такси. Уже у касс выясняется, что до ближайшей электрички сорок минут, и я тащу Фай разведать окрестности. Она на каблуках, но мне как-то похер. Мы находим детскую площадку посреди кирпичных двухэтажных домиков, и последующие полчаса округа имеет удовольствие наблюдать картину «два дебила — это сила» и слушать заливистый смех. Фай в коротком платье, на каблуках и с макияжем, с распущенными волосами, и лично я, если бы не был с ней знаком, я бы обязательно спросил «сколько?» то ли из попытки подъебать, то ли серьёзно — не знаю сам. Знаю, что прямо сейчас, на адской машине-крутилке, где меня тянет блевать ввиду плохой вестибулярки, она смотрится так же уместно, как барыжащий герычем пенсионер или неформал, слушающий Зверей, но мне это нравится. Реальность всё-таки разрывается и не представляет собой единой целостности.
Уже позже, в Азия-кафе, в компании Саши и Торта я отогреваюсь и отхожу окончательно. Паззл сошёлся, мир линейчат и ровен.
Пойду учить МП.
Бонус:
Звонит Аврора маме на предмет съедения пяти шоколадок:
— Мам, а можно... Нет, ну почему сразу водку? Я вообще-то про шоколадки хотела спросить. А водку-то почему нельзя?!